и рунами невысок. Все карлы, или по-вашему — маленькие люди, только хёвдинг стал большим человеком. Кьелл нам сказал, что вы убили его отца. Не просто убили, а закопали живым в землю, и ему никогда не получить достойной жизни.

Тиндюр хотел было что-то сказать, но Бендхард, самый старший из них по летам, остановил его.

— Кьелл сказал, что хочет замириться и торговать, как прежде. Сказал, что наш хирд подойдет по рунам для этой работы. Потом я поссорился с другим хёвдингом и вынужден был бежать из лагеря. Так я увидел затопленные корабли и могилы людей, а потом встретил Аднфридюр, которая рассказала мне, как всё было. Альрик узнал правду и сказал, что из-за этой лжи погибли три ульвера, три славных воина. Кьелл первым предал нас, потому мы уже не обязаны держать свое слово.

— Это ответ на первый вопрос, — сказал Бендхард.

— Я не хёвдинг, — честно ответил я. — Альрик умен и изворотлив, он точно знает, как победить Кьелла и его людей. Я готов проводить вас и устроить встречу с ним.

— А если это ловушка Кьелла? Если он хочет заманить нас в западню и перерезать по одному?

— Я заключил кровный союз и женился на дочери Аднальдюра.

— Ты не знаешь чужих мыслей. Вдруг твой хёвдинг решил обменять тебя на наши жизни?

Я думал, что женитьба — это сложно. Ан нет, переговоры намного сложнее. Как убедить их в правдивости моих слов? Вдруг, и от этой мысли я аж вспотел, вдруг они правы? Нет, Альрик не мог так поступить, несмотря на все неприятности, что я причинил.

— Не знаю, как вас убедить, — вздохнул я. — Я отходил с Альриком две зимы. Я ради него женился, не спросив позволения у отца и не получив благословения матери. Я отдал ему лучшего друга, которого едва спас от смерти.

Фольстейдн нахмурился и спросил Бендхарда:

— Что думаешь?

— Этот малец не врет. А про его хёвдинга не знаю. Надо бы встретиться. Прошлым летом мы потеряли слишком много людей. Если и сейчас будем мериться былыми обидами да прятаться в своих горах, Кьелл вырежет нас по одному. Как род Хродберга.

— Где стоят ваши корабли? — спросил Аднальдюр.

— На черном берегу. Четыре дня от прошлогодней стоянки на запад.

— Многие откажутся, — заметил Тиндюр. — Прошлым летом мы звали на помощь Эрвара. Помните, что он ответил? Что это наша беда и наши земли. Злился, что мы не пустили его стада на наши пастбища. Сейчас иноземцы стоят у его порога. Южным родам и вовсе нет дела до наших бед, хоть могила Ральфа — в их лесах.

— Да, — хмыкнул Фольстейдн, — сказали, что это мы Кьелла чем-то оскорбили. Тролли и то умнее.

— А что у вас на острове такого есть? — внезапно озарило меня. — Кьелл сказал, что кроме янтаря с вас и взять нечего. Тогда ему и впрямь лучше торговать, чем убивать.

Мужчины переглянулись между собой, и Аднальдюр ответил:

— Ты не серчай, Кай Эрлингссон. Это мы откроем твоему хёвдингу, если посчитаем его достойным человеком.

В конце концов мы остановились на том, что я отведу жену к Сварту в пещеры, он устроит ее встречу с Альриком. После этого Альрик один пойдет в указанное место, и там с ним поговорят. Я же останусь в качестве заложника.

На мой взгляд, так получалось честно.

В этот же день и выступили. Трое хускарлов вместе с Аднальдюром отправились отдельно, а я с женой и двумя ее братьями пошел к Сварту.

Шурины были немногословны. Совсем. Я, кажется, ни разу не слышал их голоса. Аднфридюр тоже говорить не хотела, всё трогала железный нож, мой дар, и поправляла стрелы в поясном колчане. Молчала жена с того момента, как узнала, куда мы идем. Расселину с пещерами они называли Шрамом Бездны, и это место считалось у них нечистым, связанным с тварями. То ли там раньше тролли жили, то ли кто-то из предков ногу сломал в тех камнях, но с давних пор айсландеры обходили расселину стороной.

Если бы я при главах родов упомянил, что мой друг поселился в Шраме Бездны, может, они бы и вовсе отказались встречаться с Альриком.

Зато мы добрались туда быстрее — прошли короткими тропами. Новые родственники наотрез отказались входить в пещеры, так что я сам вытащил Сварта, познакомил его с женой и шуринами, объяснил задачу и чуть ли не пинками отправил его с Аднфридюр в лагерь.

— И смотри! Жену мою не трожь, — напутствовал я расстроенного ульвера. Поди, не хотел вылазить из своих пещер.

Шурины расположились поодаль, под всеми ветрами и ливнями, которыми был богат остров, я же с превеликим удовольствием залез в горячее подземное озеро. Если бы я захотел удрать, то легко смог бы это проделать. Сварт расширил некоторые ходы, так что я мог, не выходя наружу, переходить из пещеры в пещеру.

Так мы и ждали первых переговоров между айсландерами и ульверами.

* * *

Буря слов. Вихрь ртов. Реки голосов. Мельтешение языков. Стада невидимых оленей.

— … мы выжидали год. Погиб весь род Хродберга, пострадали наши стада, сейчас гибнет семья Эрвара, да и его соседям приходится нелегко…

Я придумал десятки иносказаний для болтовни. Хвит бы порадовался. Того и гляди, научусь складывать висы не хуже него.

— … потому нам нужно собрать больших людей со всех родов…

Хуже всего, что нельзя много пить. Местная брага ударяет в голову сильнее, чем пиво, и я не хотел думать, куда еще меня может завести выпивка. Наверное, в могилу. Это отцова вина: он не давал пить пива, когда я был маленьким, потому я не стал так же крепок, как остальные. Или меня сильнее пьянит из-за малого роста? Живот ведь тогда ближе к голове, вот хмель и бьет что есть мочи. Аднальдюр вон какой здоровый! В его живот полбочонка влезает, а до головы не достает. Зато мне блевать проще.

— Складно да ладно говоришь, Бендхард, да только это лишь слова…

Слова. По-моему, я здорово придумал, что слова — это невидимые олени. Они скачут вокруг нас, мы слышим цокот копыт, но не видим их самих. Еще мне нравилось сравнение с птицами, но тоже невидимым, а это слишком похоже на оленей. Хмм, ветер тоже слышно, а не видно. Может, сравнить тогда слова с соплями Хьйолькега? Раз ветер — это дыхание вмерзшей в лед твари, которое проходит через три ноздри, можно ли назвать слова — соплями? Да нет. Сопли — они ж всегда видны.

— … уж не хочешь